«Мы все время ищем деньги, чтобы решать проблемы государства». 5 историй о соцбизнесе - «Новости России»
НКО существует 22 года. Реализует несколько социальных программ и проектов: программа наставничества для детей и подростков, Школа приемных родителей и Служба сопровождения замещающих семей, проект для неблагополучных семей «Осознанное родительство», программа подготовки воспитанников детских домов к самостоятельной жизни.
НКО поддерживает в жизнеспособном состоянии «Дом для мамы» — это кризисная квартира для женщин с детьми, которые оказались в сложной жизненной ситуации, подвергались домашнему насилию.
В этом году сотрудники «Семья детям» совместно с УрФУ провели глобальное исследование — опросили всех сирот Свердловской области выпускного возраста (таких детей в регионе всего 130) на тему: «Какое образование они хотели бы получить» и организовали сбор средств для оплаты репетиторов этих детей.
Города присутствия: Екатеринбург, Каменск-Уральский, Первоуральск, Ревда, Нижний Тагил, Верхняя Салда, Полевской, Асбест.
Проекты реализуются или реализовывались при поддержке БФ Владимира Потанина, БФ «Абсолют-Помощь», АНО «Эволюция и филантропия», филиала компании «Боинг» в России, Фонда президентских грантов, БФ «Арифметика добра», БФ «Вклад в будущее» Благотворительного фонда развития филантропии (признан Минюстом РФ иностранным агентом), Фонда Тимченко, Фонда Ройзмана, Ротари-клуба Екатеринбург.
— Наш фонд живет на гранты. Они то есть, то нет. Эта финансовая неустойчивость сейчас ставит под угрозу наши проекты. Аналогичные московские фонды, например, чаще всего живут за счет пожертвований бизнеса и частных доноров. У нас 90% доходов — гранты.
Если говорить о работе с детьми-сиротами подросткового возраста, их социализации и адаптации после выпуска из интернатов, то государство с этой проблемой не работает в принципе. Нет таких программ. Поэтому мы получаем статистику — 15% таких детей доживает только до 40 лет. Причины — алко- и наркозависимости, неудачи в жизни. У них вообще мало шансов. Задача нашей организации — переломить статистику, самостоятельно разработать и реализовать такие программы.
Существует понятие «постинтернатное сопровождение». У нас в области оно не реализуется. В соседних регионах есть, у нас — нет. По аналогии — программа наставничества. Эту ситуацию компенсирует социальный бизнес — НКО. Мы, в частности, закрываем часть этих потребностей. По сути, мы постоянно должны искать деньги, чтобы решить проблемы государства.
[b]
— На протяжении девяти лет у нас был грантодатель, который понимал, что решение социальных задач — игра вдолгую. Это компания [b]«Боинг». Она была заинтересована в том, чтобы мы проводили различные профилактические мероприятия на территории ее присутствия в городе Верхняя Салда.
Там на протяжении нескольких лет шел системный проект по профилактике насилия в семьях. Это работа с семьями, подверженными разным рискам, — малообеспеченными, неполными и так далее. Таких семей в области много. То есть «Боингу» было интересно, чтобы в городе была социальная стабильность. И это результат не одного года работы. Должно вырасти целое поколение детей, которое бы имело здоровое представление о безопасности в семье и обществе.
Грантодающие организации объявляют конкурсы регулярно. Как правило, они выделяют средства на реализацию проекта с одной смысловой линией. То есть мы должны поставить цель, обозначить задачи, расписать план мероприятий и результаты, которые планируем получить. Подготовить обоснованный бюджет. В который, как правило, входят только основные мероприятия проекта и проектный персонал. Коммунальные расходы и другие базовые траты мы можем заложить только частично, обычно 20-25%.
То есть, чтобы покрыть расходы полностью, нам необходимо выиграть не менее четырех грантов и вести эти проекты параллельно. Статей на какие-то риски, непредвиденные расходы в грантовых заявках нет, то есть риски остаются на нас. А конкурсы, которые направлены на поддержание жизнеспособности организации — базовые зарплаты, хозяйственные расходы, мелкий ремонт и прочие нужды, — объявляются очень редко. Как правило, когда есть понимание острого кризиса. Но, вот в этом году мы кризис чествуем, а фонды нет.
Один из критериев грантов сейчас — это новизна проекта. Но, извините, какая новизна в кризисной квартире для женщин с детьми, в том, что им нужны мыло и средства гигиены, подгузники и хотя бы пачка макарон? Здесь дело совсем не в новизне, а в том, чтобы вот эта квартира стояла теплая, чистая, с подготовленным минимальным запасом долго хранящихся продуктов.
Еще одна проблема — СМИ с нами сотрудничают только в случае происшествий. Нам негде рассказать о своей деятельности. Например, о том, что Школы приемных родителей никак не финансируются в нашем регионе и нам нужна поддержка общественности и бизнеса. В год можно качественно провести пять школ приемных родителей, это 75 потенциальных приемных родителей. 75 потенциально устроенных в любящие семьи детей. Цена вопроса — 1,5 млн руб. И с нашей сильной командой школы, сопровождением замещающих семей, родительским сообществом, кризисными группами вероятность возврата ребенка обратно на попечение государства минимальна. Но на все это нужны деньги.
— Я очень часто бываю на мероприятиях, в которых принимают участие представители власти, бизнеса и НКО. Стараюсь понять точку зрения каждой стороны. Мы всегда активно обсуждаем союзы и взаимодействия, но в итоге наладить эффективную и легкую коммуникацию не всегда удается. Хотя было бы прекрасно выстроить долгосрочное сотрудничество с местными организациями, понимающими, что эффективными могут быть только долгосрочные проекты — на 5-10 лет. И только по прошествии времени и при наличии непрерывной поддержки мы можем говорить о явном и стойком социальном эффекте.
Часто это вопрос доверия бизнеса к представителям социальной сферы. Есть иллюзия, что мы задваиваем работу государства, например, как в случае со Школой приемных родителей. Потому что бизнес не погружается глубоко в социальную сферу и не всегда понимает те проблемы, с которыми мы сталкиваемся. Но мы всегда рады диалогу, мы готовы рассказывать, если нас готовы слушать. Мы открыты к разным формам взаимодействия, а наша деятельность совершенно прозрачна.
[b]
[b]Анастасия Беренова вместе с мужем Максимом Береновым занимаются вопросами детской безопасности. Начинали в Екатеринбурге — создали АНО «Территория безопасности» в декабре 2018 г. В этом году выиграли очередной грант и продолжат внедрять разработанные программы в семи других регионах России.
Они занимаются комплексной работой по снижению конфликтов, профилактикой травли, учат детей самозащите, выстраиванию личных границ, навыкам поведения в сложной ситуации. Это социальный бизнес, в том числе направленный на работу в школах. Доход формируется от получения грантов.
— В некоторых школах складываются системные предпосылки к травле. Система образования довольно ригидна. Для комплексных перемен должен сложиться союз между детьми, родителями и педагогами. Но в большинстве случаев этого, к сожалению, не получается.
Часто, видя проблему в школе, родители и даже сами дети ищут помощь у специалистов на стороне, не в самом образовательном учреждении. Независимая экспертиза всегда лучше. Поэтому бизнес и зашел в эту нишу.
Мы работаем адресно — с конкретными детьми и конкретными ситуациями. Помогаем детям повысить свою адаптивность, умение справляться со стрессом. Если ребенок чувствует угрозу, это не всегда буллинг или травля.
К нам приходят мотивированные ребята, которые хотят лучше общаться. Мы учим их выходить из конфликтных ситуаций, справляться с легким троллингом без давления на школу, без доведения ситуации до конфликта. Этот курс так и называется «Курс личной безопасности». Хотя мы практикуем и другие формы работы, когда в школе уже есть системный буллинг.
В детских домах система насилия зафиксирована как норма бытия. Это видно даже по новостным лентам. У детей из детских домов нет личных границ — они стерты, потому что их там постоянно контролируют.
Это дети, проблемы которых начинаются не в школе. Обычные рядовые ситуации для них могут быть очень травматичны. Нужен институт кураторства таких детей. В идеале куратор может не только воздействовать на ситуацию в школе по своим каналам, то есть писать письма уполномоченному по правам ребенка, например, но и научить этого ребенка каким-то элементарным навыкам общения, самоподдержки, как правильно реагировать на те или иные вещи.
Сейчас я работаю с беженцами, которые приехали из мест, где идет СВО, или близлежащих республик. Мы сталкиваемся с тем, что в этом году в школы пошли дети, которые не знают русский язык, которые по полгода просидели в подвалах, которые не могут усваивать школьную программу. И они сталкиваются с негативом учителей, родителей других детей. С ними сложно работать, сложно взаимодействовать. Им нужны тьюторы.
(Тьюторство — сопровождение ребенка в школе. Услуга есть в коммерческом секторе, стоимость примерно 30 тыс. руб. в месяц, распространяется на детей с ментальными нарушениями — прим. ред.).
[b]
Некоммерческая организация «Благое дело» занимается жизнеустройством людей с инвалидностью: обучает детей и взрослых ремеслам, дает работу в мастерских, помогает найти дело для души в творческих студиях и учит быть самостоятельными в быту при помощи сопровождаемого проживания.
[b]
— Мы работаем уже 18 лет в небольшом уральском поселке Верх-Нейвинский. У нас здесь пять мастерских. Работаем с керамикой, деревом, есть небольшой швейный цех. Есть культурный центр, где мы проводим разные мероприятия, в том числе концерты, выставки и встречи с интересными людьми.
Мы первые, кто в Свердловской области начал работать по сопровождению ребят из закрытых интернатов, ребят, имеющих особенности здоровья в том числе. С нами они учатся жить самостоятельно. В будущем получают профессию, социализируются и ведут нормальный образ жизни, покупают сами себе квартиры.
Самое первое, с чего мы начали работать, — открытие мастерских, где ребята с инвалидностью, в основном это ментальная недостаточность, делают сувениры из дерева, печатают свои рисунки на одежде, а мы это продаем на ярмарках. Иногда у нас заказывают корпоративные подарки.
Сейчас это распространенная корпоративная история — многие задумываются о том, чтобы вместо китайской продукции заказывать товары местного производства именно в таких НКО, как наше. Это уже сформировавшаяся тенденция. В Свердловской области не так много аналогичных мастерских, но они есть.
Сейчас мы заходим в программу [b]Ozon Забота. Этот маркетплейс создает специальные льготные условия для таких производителей, как мы. Мы загружаем туда наши товары и люди со всей России их покупают.
Понятно, что ребята с инвалидностью — это не обычные работники. Им требуется больше времени и сопровождения. Чтобы это финансировать, приходится писать бесконечные проекты и заявляться на гранты. И еще — нельзя поднимать процент продаж, иначе повысятся налоги на зарплату. НКО может зарабатывать не больше 30% от своего бюджета. Приходится держать баланс.
В сентябре 2022 г. вышел закон, по которому крупные компании, если у них больше 100 сотрудников, обязаны выделять квоту на рабочие места для людей с инвалидностью. Этот новый закон позволяет арендовать рабочие места в НКО. То есть работодатель не думает, где ему найти такого человека, как организовать специальное рабочее место — он заключает договор с НКО, и все. В декабре прошлого года мы заключили первое соглашение с крупной компанией на пять лет и трудоустроили девять ребят с инвалидностью.
Мы готовы к разным формам сотрудничества. Постоянно пробуем что-то новое. На базе нашего НКО развивается корпоративное волонтерство. Люди приезжают к нам, помогают другим людям, уезжают довольные и наполненные.
Мы также проводим культурные мероприятия, например, концерты, чаще всего бесплатные за счет разных грантов. У нас в поселке очень мало жителей, которые могут позволить себе тратиться на культурный досуг.
Организаций, которые занимаются постинтернатным сопровождением детей-сирот, очень мало. Это затратно, потому что нужно принимать на работу специалистов, которые будут осуществлять сопровождение. Люди из закрытых интернатов или выпускники детских домов в быту беспомощны. Их никто не учит, как пожарить яичницу, как сделать уборку, постирать — как жить самостоятельно. Бывает, что люди из закрытых интернатов не умеют читать и писать.
Сейчас готовится закон о том, чтобы за подобные услуги бизнес или НКО могли получать средства от государства. Пока это финансируется только через гранты. Когда заканчивается очередной проект, приходится снова и снова искать спонсоров, писать новые проекты на получение грантов, чтобы ребята не страдали.
Если у нас не будет средств, им опять придется вернуться в государственные учреждения — интернаты.
Наши подопечные — это жители ближайшего города Новоуральска плюс разные небольшие поселки и городки. Администрация Новоуральска поддерживает нас — они выделяют автобус, который ребят в городе собирает, привозит сюда, а вечером развозит по домам. Сейчас ежедневно к нам приходят около 40 взрослых, 10 из них — это выпускники интернатов. В учебный период нас еще посещает около 50 детей из местных коррекционных школ. Пару раз в неделю они приезжают на профориентацию. Кроме того, мы с ними занимаемся музыкой, театром, и у нас есть живопись.
Это проблема всей России, что после 18-ти человек с инвалидностью не понимает, куда ему можно пойти, где он может работать. Организаций, которые занимаются профориентацией, трудоустройством, постинтернатным сопровождением, сейчас не хватает. А те, что есть, в основном сконцентрированы в столицах. Это Москва или Санкт-Петербург. В Екатеринбурге не хватает организаций, чтобы закрыть эту потребность.
Но мы можем помогать открывать подобные центры и в других городах. У нас уже есть такой кейс — мы в Талице помогли открыть первую швейную мастерскую, там сейчас занимается 25 ребят. Начинали с того, что вместе с ними писали грант, купили им оборудование, сняли первое помещение.
Мы уже писали, как работают подобного рода бизнесы. Эти организации получают финансирование от государства, а услуги оказывают больным бесплатно. Как это происходит: в России есть реестр поставщиков социальных услуг, туда входят государственные и частные организации. У каждого ребенка или взрослого, нуждающегося в таких услугах, есть на руках документ, который ему выдает соцслужба, он называется ИППСУ (индивидуальная программа предоставления социальных услуг).
Владелец ИППСУ вправе выбрать себе любого поставщика услуг и вписать его в данный документ, неважно, государственное это учреждение или частное. Деньги будут переводиться тому, кого выбрал получатель услуги. Услуги самые разные — от уборки в квартире, если это человек с ограничениями двигательных функций, до логопедической помощи, если это ребенок с задержкой развития.
Основная проблема такого бизнеса сейчас — изменение на региональном уровне порядка начисления средств за оказанные услуги. По сути, это ставит под угрозу социальную составляющую такого бизнеса. Наши спикеры рассказали, почему.
Центр поведенческой терапии «Тактика» появился в Екатеринбурге в 2017 г. Основала его Ирина Воропаева — олигофренопедагог, специалист в области прикладного анализа поведения.
Здесь для детей с аутизмом проводят АВА-терапию. Это метод работы с поведенческими детьми на основе индивидуального подхода. «Тактика» ведет самые «тяжелые» случаи — никому не отказывает в помощи.
Сейчас здесь обучается 100 детей, в 2021 г. было 50 и 30 в очереди. Но в этом году компания открыла филиал на Уралмаше, который решил проблему очередей.
Центр является поставщиком социальных услуг. Это значит, что часть занятий оплачивает государство по ИППСУ.
— Мы проводим занятия для детей с ментальными нарушениями. В основном у нас занимаются дети с расстройством аутистического спектра. Сейчас много детей со смешанными диагнозами, когда к аутизму присоединяются задержка речевого развития, гиперактивность, умственная отсталость. То есть у детей наблюдается комбинация всего перечисленного — вот с такими детьми мы работаем.
АВА — это методика коррекции поведения, которая работает на всех живых организмах. Она может пригодиться хоть кому, но доказала свою эффективность для детей с аутизмом, именно поэтому мы ее и используем. Кстати, она единственная в этом смысле. Альтернативы пока нет.
Мне не известен ни один государственный центр, в котором проводилась бы АВА-терапия. Есть ЛФК, массаж, логопед, но современных методик нет. 15 лет назад реабилитацией детей с ментальными нарушениями занималось только государство. Что тогда, что сейчас оно предлагает реабилитацию один раз в год, реже — два раза в год длительностью две-три недели.
Это ничего не дает в плане результата. Когда в эту тему зашел бизнес, он стал применять современные способы реабилитации детей. Этот бизнес регистрируется в реестре поставщиков социальных услуг, а значит, предоставляет часть услуг бесплатно, получая за это государственное финансирование. В Екатеринбурге каждый год пул таких центров прирастает одним-двумя игроками. Но нас все равно мало.
Мы с моими сотрудниками постоянно учимся, если появляются новые методики — идем обучаться все вместе. Не знаю ни одного государственного центра, который озадачился бы освоением этих методик.
Я очень часто слышала, что если в госцентр приходит поведенческий ребенок, который кусается, бросается стульями, его просто не берут, педагоги отказываются с ним заниматься.
Допустим, к пяти годам у ребенка сформировалось нежелательное поведение — как вы думаете, можно ли его исправить за три недели в государственном реабилитационном центре? Конечно, нет. Но именно это и предлагает система государственных центров реабилитации. Она не может быть альтернативой тем подходам, которые реализует бизнес. Формирование поведения — это процесс, чтобы сформировать другое альтернативное социальное поведение, нужно длительное время.
Но если раньше, до 2019 г., я могла часть своих услуг предоставлять бесплатно, то теперь эту возможность я постепенно теряю.
Я как поставщик услуг, входящий в реестр, могу получать деньги от государства, если проведу занятия с детьми, у которых есть ИППСУ. В прошлом и в этом году в Свердловской области были внесены изменения в эту систему. В итоге количество услуг, которые я могу оказывать по ИППСУ, сократилось. Есть такие, которые я теперь могу оказывать ребенку только два раза в год, а раньше могла каждый день.
Я не могу вам сейчас сказать в интервью, что этих услуг вовсе не стало. Они есть, но — два раза в год. Что я могу сделать с ребенком с ОВЗ два раза в год? Я не представляю. Так что по факту эти услуги просто не включаю в свою работу.
В итоге, если в 2019 г. ребенок мог получить бесплатных занятий на 15 тыс. руб. в месяц, теперь — только на 6-8 тыс. руб. Таким образом, социальное в бизнесе сократилось в два раза. Бизнес не пострадал, пострадали люди, которые нуждались в бесплатной реабилитации. Многие в результате отказались от реабилитации вообще. Под удар попали малообеспеченные семьи и матери-одиночки. Если в семье такой ребенок, работать может только один родитель, второй, по сути, привязан к ребенку-инвалиду. Куда они пойдут? На двухнедельную реабилитацию в государственные центры? Не факт, что с их детьми там согласятся заниматься.
[b]
Благотворительный фонд «Я — особенный» помогает детям с аутизмом и ментальными особенностями, а также их родителям и специалистам, которые работают с такими семьями.
Центр восстановительной педагогики работает с детьми со сложными ментальными диагнозами. В центре проходят занятия с дефектологами, психологами, логопедами, социальными работниками.
В центре «Я — особенный» работают бесплатные инклюзивные кружки по лего, математике, робототехнике, шахматам, настольному теннису, ментальной арифметике для детей с любыми особенностями развития.
[b]
— У нас нет нормальной коммуникации с Министерством социальной политики Свердловской области. Министр насущные вопросы с нами не обсуждает, мы ему пишем большие письма, к которым прикладываем экспертное мнение, нам приходит в ответ отписка. Или какое-нибудь действие, которое мы вообще воспринимаем как враждебное.
Например, 30 июня мы получили письмо о том, что министр запретил оказывать социальные услуги детям дистанционно. И мы воспринимаем это как отсутствие нормальной коммуникации. Переписка идет формально. Министерство на все говорит «нет» и, если может, применяет какие-то санкции.
Мы вынуждены бороться за то, чтобы появилась система помощи детям с аутизмом и другими нарушениями, система, которая отвечает их потребностям. На сегодняшний день мы видим полное отсутствие понимания того, что нужно ребенку, у которого есть расстройство аутистического спектра, задержка в развитии, гиперактивность или двигательные нарушения. Это выражается вообще во всем.
В Свердловской области очень мало поставщиков социальных услуг относительно 2 тыс. детей инвалидов. Реабилитация очень дорогая, потому что для одного ребенка нужно много специалистов, много часов работы с ним. В январе 2023 г. министр сокращает количество часов и создает условия, в которых невозможно выполнить стандартно эту услугу — мы так это видим, бизнес. Обсудить это невозможно. Все попытки обсуждения блокируются.
Когда я разговариваю с поставщиками социальных услуг, звучат одни и те же проблемы — в Свердловской области непонятные, непрозрачные правила работы для поставщика социальных услуг. Кто-то может зайти в реестр поставщиков легко, а кому-то это будет очень сложно.
Стоимость одной услуги по государственным тарифам — от нескольких рублей до нескольких десятков. Кто пойдет за такие деньги к больному ребенку на дом?
Мы идем к тому, что услуги по ИППСУ окажутся невостребованными. Родители готовы платить частнику тысячу рублей за одно занятие, лишь бы с ребенком работали, они не будут подписывать акты социального обслуживания, если им услуги не оказываются. Мама все равно пойдет в тот центр, где есть прогресс. В реестре поставщиков есть организации, которые не могут предоставлять услугу на должном уровне. К ним и не пойдут. Рынок все отрегулирует, но социальный момент из бизнеса уйдет.
Мы обращались к губернатору, к министру, в суды, мы обращались в приемную Президента, в Министерство труда, в Генеральную прокуратуру. Все обращения в вышестоящие инстанции спускаются в ту организацию, которая что-то нарушила или кого-то обидела.
С рынком соцуслуг происходит то, что хорошую идею, которую вносил федеральный законодатель и которую нам транслирует ФЗ-442, просто не воплощают в регионе. Такое ощущение, что наше министерство охраняет людей от тех денег, которые на них же и выделяются.
[b]DK.RU уже писал о данной проблеме, по этому поводу мы брали комментарии у Министерства социальной политики Свердловской области и у руководителей государственных учреждений, занимающихся разработками новых программ для реабилитации детей-инвалидов: «Это не про детей история, это перераспределение бюджета в чьих-то интересах».
Читайте также на DK.RU о бизнесе Марселя Мансурова: «В мою сторону всегда летели камни. Говорят: зарабатываю на больных детях. Но это не так».