Сесть по-турецки. Как режим Эрдогана расправляется с журналистами, активистами и нацменьшинствами - «Исповедь»

Два года назад президент Турции Реджеп Эрдоган поменял конституцию, «обнулил» сроки и под видом «антитеррористического закона» по сути сделал постоянным действие режима чрезвычайного положения, позволяющего серьезно ограничивать свободу собраний и задерживать граждан на несколько суток без предъявления обвинения. Становление жесткого авторитаризма в Турции произошло еще раньше — в 2016 году, когда после неудачной попытки военного переворота было арестовано 90 тысяч человек (из них 30 тысяч до сих пор в тюрьме), в том числе солдаты, полицейские, профессора вузов, школьные учителя, журналисты и правозащитники. Почти 200 СМИ были закрыты, и Турция заняла первое место в мире по числу сидящих в тюрьме журналистов (лишь по итогам прошлого года ее обошел Китай). Все хуже чувствуют себя и нацменьшинства (курды, туркмены и другие), а усиление исламизации заметил весь мир, когда Эрдоган превратил знаменитый Собор святой Софии в мечеть. Тем не менее активисты, правозащитники и журналисты продолжают борьбу, а в 2019 году оппозиции удалось даже избрать своего представителя мэром Стамбула (власть сфальсифицировала результаты, но под напором митингов вынуждена была устроить новые выборы и проиграла их). The Insider поговорил с активисткой, журналисткой, адвокатом и турецким курдом о том, как им удается выживать и заниматься своей деятельностью в условиях жестких репрессий.

«Достаточно сказать что-то против правительства, чтобы тебя объявили террористом и дали срок»

Серкан Кара, адвокат, живет в Турции

В Турции огромное количество политзаключенных. Очень просто стать террористом или политическим заключенным за секунду. Но адвокаты в нашей стране пока еще имеют вес, поэтому мы работаем. Политических активистов часто сажают, но среди моих клиентов таких пока не было. Если правозащитники продолжают антиполитическую активность, как только они становятся слишком заметными, их ожидает очень плохое будущее. Очень сложно быть правозащитником, проводить акции протеста. Достаточно сказать что-то против правительства, чтобы тебя объявили террористом и дали срок. Так как «терроризм» в нашей конституции теперь означает «атака на государственное единение». Раньше это касалось в основном курдов или коммунистов. Теперь любой гражданин Турции может стать неугодным и быть объявлен «террористом». Сейчас легко заблокировать деятельность любой организации, критикующей правительство. В связи с этим количество протестов за права человека резко сократилось.

Когда правящая партия только пришла к власти, они пропагандировали демократию, обещали быть правительством европейских стандартов, вели себя очень мягко, с большим уважением к правам человека. Так было до протестов 2013 года против реконструкции парка Гези в Стамбуле, когда власти стало сложно контролировать ситуацию. Тогда начали изменять законы, чтобы дать больше власти полиции и правительству. Подавляя протесты, правительство сделало жест, как бы показывающий Евросоюзу «мы в вас больше не нуждаемся». К тому же террористически настроенная молодежь выходила на улицы и громила все вокруг. В Америке на тот период президентом был Барак Обама, и протесты там тоже жестоко подавлялись. В этой ситуации, когда Евросоюз отстранился и Турции самой нужно было подавлять протесты, правительство стало поступать со своими протестами так же жестоко, как, по их мнению, и остальной демократический мир. С этого момента правительство начало брать пример с лидеров постсоветских автократических стран и жестко подавлять протесты, чтобы контролировать ситуацию в стране. Власть сконцентрировалась в руках одного человека — президента Эрдогана.

Однажды турецкий журналист с немецким гражданством Дениз Юджель приехал в Турцию и его мгновенно арестовали. Но Германия и Ангела Меркель потребовали его освобождения, угрожая Турции экономической блокадой и другими последствиями. Турецкое правительство в ответ обещало «справедливый суд». Журналист был освобожден через семь месяцев только благодаря личному участию Ангелы Меркель. Я слышал о задержании граждан Туркменистана, которые в конце июля вышли на митинг в Стамбуле. В СМИ о протестах и тем более аресте ничего не говорилось: новости в нашей стране делают очень аккуратно, часто с большой самоцензурой. Я сам стараюсь занимать нейтральную позицию, я не выступаю против правительства, потому что не хочу отвлекаться от своей работы и не хочу неприятных последствий.

«Насилия и убийств женщин в Турции всегда было много, при Эрдогане стало еще больше»

Дениз Анастасия Кескин, активистка феминистского движения

Женское движение в Турции очень сильно. Нас — женщин, которые борются за свои права, — в стране очень много, и далеко не все считают себя феминистками. Феминистское движение в стране началось с кемалисток — последовательниц Мустафы Кемаля Ататюрка — в начале 1980-х. Они считали, что освобождение женщины лежит в ее освобождении от религии, и пытались ассимилировать курдских женщин путем образования. Теперь женское движение волнуют вопросы иммиграции, сексуальной ориентации, расы. Благодаря медиа и соцсетям всем стало известно и заметно, сколько женщин подвергаются семейному насилию. И вызвало нашу огромную ярость, мы понимаем, что можем быть следующими.

С приходом к власти Реджепа Тайипа Эрдогана и исламизацией Турции положение светских женщин ухудшилось. По статистике, насилия внутри семьи стало больше, потому что риторика Эрдогана, по сути, поддерживает насилие. Он говорит, например, что мужчина и женщина не могут быть равными, это противоречит нашей религии и нашему укладу. Насилия и убийств женщин в Турции всегда было много, а теперь еще больше.

27 июля правящая партия объявила, что Турция будет выходить из Стамбульской конвенции, которая помогает бороться с домашним насилием. Они считают, что конвенция угрожает «институту семьи в Турции», разрушает семьи, заставляет мужчин платить алименты, они потом «сходят с ума и убивают своих жен», сделала мужчин бедными и отчаявшимися, поэтому они стали «более склонными к насилию». Если у феминисток лозунг «Стамбульская конвенция дает нам жить», у противоположной стороны — «Стамбульская конвенция убивает».

В конвенции есть пункт, что каждая женщина, трансгендерная в том числе, нуждается в защите. Поэтому в правящей партии считают, что конвенция пропагандирует ЛГБТ. У нас есть показная проправительственная феминистская организация, во главе которой стоит дочь президента Эрдогана. И она высказалась за Стамбульскую конвенцию. А ее муж — министр экономики — высказывается против. Так что можно сказать, что в правящей семье сейчас идут распри.

63% населения людей против того, чтобы Турция выходила из конвенции. Но у Эрдогана есть какая-то злость на женщин. Так, во время протестов против выхода из конвенции женщин задерживают и жестоко избивают, например, тащат за волосы в автозак. Ужасно быть свидетелем этих неконтролируемых зверств. Я вижу лица полицейских, они явно получают удовольствие от избиения.

Любое движение, которое не сходится во взглядах с нашим правительством, обречено на насилие и дискриминацию. У нас нет традиции одиночных пикетов, мы всегда протестуем все вместе. Тема общего врага нас объединяет. Когда мы идем на протесты, мы знаем заранее, что нам будет физически плохо от газа и избиений. 20 июля на нас напала полиция с газом и дубинками. Мы устраивали акцию протеста в память взрыва в сирийском Кобане. В 2015 году ИГИЛ устроило там взрыв, погибли 34 студента, это была трагедия для всех нас. На акции мы зачитывали имена погибших. У нас был слоган «государство — убийца», потому что всем было известно, что ИГИЛ делает в Турции, но власти закрыли глаза, потому что были зациклены на курдах. Это привело к трагедии. Именно тогда, в 2015-м, партия Эрдогана не набрала достаточного количества голосов на выборах в парламент. Оппозиция взрывы 2015 года рассматривает как тактику террора со стороны Эрдогана: ИГИЛ и их планы в Турции были известны полиции и правительству, но они ничего не сделали, чтобы предотвратить теракты. Правительство как бы позволило их организовать.

СМИ контролируются государством, поэтому единственное место, где мы еще можем заниматься активизмом и озвучивать свое мнение, — социальные сети. Наглядным примером силы сетей является история про девочку, которую изнасиловали и скинули с высотки в Анкаре. Дело признали самоубийством и закрыли. Благодаря соцсетям мы добились возобновления дела. Насильнику дали пожизненное, а его подельника осудили на 18 лет.

Но на днях парламент одобрил закон, согласно которому все соцсети с более чем 1 млн пользователей в Турции должны открыть в стране свое официальное представительство, а авторизоваться придется используя паспортные данные. Если Twitter и Facebook откажутся, то их трафик будет ограничен на 95%. А опубликование постов «сомнительного характера» будет считаться причиной штрафов от 120 тысяч до 1 млн 200 тысяч евро. Министерство религии утверждает, что социальные сети не соответствуют нашему моральному кодексу и традиции, распространяют порнографию.

Работу Netflix уже ограничили: за кадр с женщиной в декольте или с голыми ногами платформа должна платить штраф. В итоге очень много сериалов для турецких пользователей вообще убрали, в других вырезали целые сцены. Мы все регистрировались в Netflix, потому что хотели незацензуренного контента, но они и его зацензурили. Недавно Netflix хотел снимать сериал в Турции, главный герой которого должен был быть геем. Съемки запретили.

Главной проблемой Турции сейчас является экономический кризис, который после карантина стал еще глубже. Безработица официально выросла до 13%, но реальные цифры гораздо выше. Увольнять людей из-за пандемии запрещено, но 3 млн человек отправили в неоплачиваемый отпуск. Людям нечего есть. Самая высокая безработица — среди молодых людей 18–24 лет, 25% из них не работают. Минимальная заработная плата в Турции сейчас $320, при этом столько получают 40% людей. Адвокат в Турции получает меньше, чем сортировщик фруктов в Германии. Мы шутим, что платим налоги, чтобы прокормить семью — семью Эрдогана.

Ваше окружение и политические взгляды сильно влияют на вашу карьеру. Если вы родственник кого-то из правящей партии, то вам гораздо легче найти работу и построить карьеру. Моя подруга закончила университет по специальности преподаватель философии. Когда она проходит собеседование в школе, ее спрашивают о политической принадлежности: за кого вы голосуете, что вы думаете о правительстве... Если вы озвучите ваше реальное мнение, то очень вероятно, что вас не возьмут на работу.

Даже на собеседовании для работы в школе, спрашивают - за кого вы голосуете, что вы думаете о правительстве

Эрдогану важно сохранение видимой демократии, у него даже был слоган «народ вам ответит на выборах». Он гордится, что избрали именно его, он всегда себя позиционировал как человек из народа. Его избиратели — рабочие, люди из провинции. Но в последнее время он потерял очень много сторонников, не в последнюю очередь в связи с выборами мэра Стамбула в марте 2019-го. Их выиграл представитель Народно-республиканской партии, которую также называют партией Ататюрка. Долгое время она строила свою риторику на унижении ценностей партии Эрдогана, что не нравилось населению. Эрдоган считался человеком из народа, а НРП — высокомерные богачи, для которых электорат — это овцы, которых надо пасти.

После провала на выборах президента, на которых победил Эрдоган, партия Ататюрка сменила риторику. И даже выпустила методическое пособие — книгу «Радикальной любви», где прописано, что необходимо отвечать на требования народа, а не насаждать ему свою идеологию. Если народ жалуется на что-то, нужно предложить решение этой проблемы, а не жаловаться на Эрдогана. В предвыборной гонке за пост мэра Стамбула представитель НРП Экрем Имамоглу всего два раза произнес имя Эрдоган. Благодаря этой риторике он обогнал своего оппонента на 800 тысяч голосов.

Имамоглу выбрал позицию «свой человек для всех». Он ходил на ифтары (это праздничный ужин во время священного месяца Рамадан) простых людей, молился с ними по пятницам в мечети. На самом деле его не одобряет вся остальная оппозиция, потому что он занимается политическим популизмом, заигрывает с правыми. Главное для него было — собрать голоса. Но мы все равно голосовали за него: Имамоглу собрал голоса людей начиная с экстралевых феминисток и заканчивая курдами, даже религиозными. Проблема только в том, что политика «радикальной любви» несостоятельна, это популизм, построить политическую программу на нем нельзя.

Тем не менее он ввел практику прямых трансляций из муниципалитета. Теперь впервые в истории в городе максимальная прозрачность — можно в режиме онлайн наблюдать, как принимают решение по тендеру на закупку канализационных труб для города, например. Также он обещал открыть детские сады, чтобы женщины могли выйти на работу.

«В Турции есть все виды цензурных инструментов»

Бану Гювен, турецкая журналистка, живет и работает в Германии

У нас всегда были проблемы со свободой прессой, но при Эрдогане стало еще хуже: за 30 лет журналистского опыта нынешнюю ситуацию я могу сравнить только с периодом после переворота 1980 года. Но даже тогда оппозиционные газеты продолжали существовать. А теперь правительство приняло закон, направленный на ограничение свободы слова и на цифровых платформах тоже. В моей стране существуют все виды цензурных инструментов. Закрытие СМИ, запрет на трансляции на несколько дней, блокировка веб-сайтов, ограничение движения журналистов, наказание журналистов всеми возможными способами. Правительство угрожало и владельцам СМИ, так что сейчас осталось всего 2–3 оппозиционных телеканала.

Я живу и работаю в Германии, но все равно сталкиваюсь с притеснениями в сети: любая оппозиционная статья, заявление, которое вы цитируете, или инцидент, о котором вы пишете, как и любая попытка критики президента могут быть использованы против вас. Все, что может не понравиться правительству, чревато преследованием и тюрьмой. Многих журналистов арестовывают за их работу. Последние примеры — Барыш Пехливан, Хулью Кылынч, Мурат Агирел, Мюйессер Йылдыз. Первые трое расследовали смерть офицера разведки в Ливии и его скрытые похороны. Мюйессер Йылдыз якобы общалась с военным чиновником для получения конфиденциальной информации об операции в Ливии (на самом деле о Ливии она никогда не писала). Истинная причина арестов в том, что все они были критически настроены по отношению к правительству или сообщали о новостях оппозиции. Многие были осуждены за «неосторожные» твиты. Все журналисты, которые не подчиняются правительству, боятся судебного преследования или тюремного заключения.

«Мы считаемся террористами уже просто потому, что говорим на курдском языке»

Арам Таштекин, турецкий курд

Я курд из Турции, но мне пришлось переехать во Францию, в Турции дальше жить стало невозможно: мой театр был закрыт, как и все культурные центры в моем курдском городе Диярбакыр. Более того, меня обвинили в терроризме, я полгода провел в тюрьме. Это, к сожалению, нормально для любого из 20 млн курдов в Турции — мы там считаемся террористами даже просто потому, что говорим на курдском языке. Меня задержали во время съемок документального фильма о вооруженном протесте в Курдистане, полиция приехала прямо на съемки. Меня очень грубо скрутили и поместили в тюрьму. Мне вменили в вину то, что я ставлю спектакль на курдском языке и таким образом «пропагандирую курдский терроризм», несмотря на то, что спектакль был официально согласован с префектурой города.

Меня арестовали из-за моей работы в театре, потому что я никогда не состоял ни в одной политической партии, ни в одном движении. Я просто показывал, что я вижу. Это нормально для художника, который видит несправедливость, — рассказывать о ней через свои художественные работы. Так в любой стране, художник всегда говорит о проблемах своей страны. В тюрьме нас было семь человек в одной камере, все были курдами, задержанными по той же причине — вы говорите на непонятном нам языке, значит, занимаетесь пропагандой терроризма. Даже пьеса Мольера, переведенная на курдский язык, для них является пропагандой терроризма. Это полный абсурд! Через полгода меня выпустили, но процесс продолжился. Уже во Франции стало известно, что мне заочно дали 7,5 лет.

Я всего лишь артист и хотел ставить пьесы на курдском языке, к тому же я не хотел служить в турецкой армии, а в Турции служба обязательна. Мне поступало очень много угроз от полиции и жандармерии. Я даже поехать никуда не мог, на каждом КПП меня проверяли и останавливали. Я не выдержал и уехал по приглашению французского театра. Мне очень повезло. Потому что одного моего друга они остановили в такой же ситуации. По закону они не могут запретить тебе выезд. Но они могли бы очень долго меня допрашивать, чтобы мой самолет улетел, и я не уехал.

Вся моя семья осталась в Турции, я здесь совершенно один. Они получают очень много угроз от государства — моей матери звонят с личных сотовых номеров и говорят «Вызовите Арама сюда, обещаем, ему ничего не будет». Но я не могу вернуться в Турцию: прямо в аэропорту меня будет ждать полиция. Они меня поприветствуют и сразу отправят в тюрьму.

Я легко нашел работу во Франции. Сказал сам себе, что не должен забывать все, что со мной произошло. И я создал спектакль, который рассказывает о моей жизни — каково это, быть курдом в Турции. Это трагикомедия, где-то грустная, где-то смешная. Потому что, после всего, что я пережил, я стараюсь смеяться и улыбаться. У курдов есть выражение: «улыбка — это кусочек революции». И да, я революционер. Я всегда буду смеяться сам и заставлять смеяться других, вот моя цель.